О загадочной певице, имя которой стало брендом не только в России и пишется исключительно латиницей, биографических сведений в интернете практически нет. Но при этом в Кингисеппском районе найдется немало поклонников ее уникального творчества. «ВБ» ждал эксклюзивного интервью с декабря, и вот, наконец, свершилось! Представляем гостью сегодняшнего номера – Marja Üldine.
Про сохранение фольклорного огня
Мария (это семейное имя, его финно-угорский вариант Marja означает «ягодка») красива, талантлива, у нее разносторонняя натура, множество увлечений и богатая творческая биография. При этом певица склонна к уединению, как многие творческие люди, понуждаемые к публичности в силу профессии. И знает 17 языков!
– Первое высшее образование я получила на филологическом факультете СПбГУ, – пояснила Мария. – Основные языки – нидерландский и английский, а сейчас так получилось, что я занялась фольклором. Оказавшись на ижорской земле, на Сойкинском полуострове, и, попав в Ижорский музей, я ощутила грусть. Задело то, что и у вепсов, и у ижор сохранился очень ограниченный песенный репертуар. Мне же кажется, что повторять известное из года в год не слишком интересно, нужно развиваться, чтобы сохранять этот огонь…
Именно через фольклор началось мое изучение ижорского языка, чтобы на нем читать, писать, говорить и думать. Водский язык менее певучий, но, после посещения водского музея, я окунулась и в эту культуру. Огорчало, что народ водь долгий период времени попросту пел свои тексты, используя любимые советские мотивы. Это меня тоже задело.
Я долго пробивалась в этой сфере – организаторы не понимали, зачем я выхожу к публике с чем-то новым, странным, да еще и собственного сочинения. А меня огорчали поверхностное отношение к фольклору, однообразие костюмов и цикличность репертуара.
Когда мы с семьей приехали навестить родственников в нашу родную вепсскую деревню, там я тоже заметила упадок – исполняемые песни можно было пересчитать по пальцам одной руки. Я попросила папу (хотя он бывший судья, а не профессиональный музыкант) написать песню на вепсском, так как это его родной язык. Мои настойчивые просьбы закончились появлением авторской песни «Paimo» и записью двух альбомов народных вепсских и авторских песен моего отца, Вячеслава Андреевича Васильева – на сегодняшний момент художественного руководителя южно-вепсского ансамбля «VarastA».
Про уникальный рояль
– Сколько себя помню – пела всегда. На фортепьяно играю с трех с половиной лет. По клавишам сначала била кулаками, а на хореографии топала – видимо, сказывалась вепсская кровь. Но с моим первым педагогом по сольфеджио, Светланой Николаевной Ивановой, дружим до сих пор.
Фортепьяно после окончания музыкальной школы я забросила на долгое время. А теперь у меня есть пианино «Steinweg» 1911 года, рояль «Butterfly» 1925 года, редкие клавишные и струнные инструменты. О рояле стоит сказать отдельно – он собран из нескольких антикварных образцов и весь расписан вручную бабочками (именно поэтому он и так и называется «Бабочка»). В целом мире он такой один.
Про главного человека в жизни
– В пятом классе поняла, что мне не интересна математика, и стала писать стихи под партой. Зато успевала по немецкому и английскому, русскому и литературе.
Моя мама – Ольга Владимировна Богданова, доктор филологических наук, профессор, ведущий научный сотрудник НИИ образовательного регионоведения РГПУ им. А.И. Герцена, человек, которым я восхищаюсь всю жизнь. У нее сильный характер. Многие ее решения относительно моей судьбы я не сразу принимала и понимала. Только спустя какое-то время. Но еще в школе именно мама сумела дать мне необходимую творческую свободу, настаивая на пятерках только по тем предметам, которые нужны были для личностного роста, и я благодарна ей за это. Не только за это…
Про то, как собирались и распадались команды
– В школе у нас была группа – четверо парней и я в качестве вокалистки. Исполняли каверы и песни, которые писали почти всем классом на тусовках. В университете мы собрали группу из студентов СПбГУ и Академии художеств. Меня позвали на бэк-вокал, но в день прослушивания группа проголосовала и поставила меня на основной вокал. Поначалу я перепевала их песни и пела те, которые предлагали гитаристы, но потом решилась выйти с собственной песней «Waarom» на нидерландском языке. И это стало переломным моментом – мне понравилось самовыражаться. Если ты сам написал и слова, и музыку, мне кажется, что и спеть это легче и понятней. В 2007 году мы записали альбом и почти сразу распались. По ряду причин. Свою вину я знаю, других не мне судить. Кстати, как раз в этом году идет переиздание альбома «Атомики» уже с современным звучанием под брендом Marja Üldine.
Сейчас ко мне редко приходит просто мелодия, чаще – песня, которая сама знает, на каком языке она должна звучать. А мелодии я обычно отдаю в разные проекты для использования в качестве бэкграунда. Иногда пишу музыку специально для определенных проектов. Для меня самое главное – понять заказчика, характер, назначение, настроение, понять, что бы хотел сказать и спеть именно этот вокалист. Хотел бы, но не может выразить сам. И я помогаю. Например, недавно поступила просьба написать песню для десятилетней звездочки, и, конечно, для этого возраста была написана песня про принцесс и веру в чудеса.
Возвращаясь к группам, в которых я пела, – однажды, когда уже все группы распались, я пошла на концерт одной из «тяжелых» команд, взяв с собой розу для вокалиста, и там случайно встретила звукорежиссера, который записывал мой первый альбом, – моего будущего мужа, у которого как раз был день рождения. Роза, конечно, досталась ему, и с тех пор мы не расстаемся… С того дня и моя музыкальная жизнь в корне изменилась.
Про дом, метроном и кантеле из поваленного дуба
– Вместо свадебного путешествия мы отправились в тур по Финляндии с новой группой. Теперь я пела в совершенно иной технике, которая называется «гроулинг». Мама приехала послушать меня в Хельсинки на Хэллоуин и рассказывала, как меня принимала публика – сперва насмешливо, а потом восторженно: девочка же, и вдруг с таким низким вокалом.
Мы с мужем много путешествовали и много жили за границей. Когда же пришлось расстаться с Европой, поехали на мою родную вепсскую землю. Из-за большого желания развивать фольклор я начала учить вепсский язык и писать на нем песни. Папа поначалу обижался на мои смелые эксперименты, но потом признал, что это и есть сохранение огня. Забавно, но вот в чем мы с ним похожи – оба не любим метроном, он нас не слушается.
А потом случилось так, что на Сойкинском полуострове я увидела дом, подобный которому давным-давно, в детстве, выбрала в игрушечном магазине в миниатюре в Шотландии. И мы в нем поселились.
С большим уважением к этой земле я стала учить местные языки: ижорский, а затем и водский. Заинтересовалась текстами, историей, костюмами, кухней, традициями как таковыми.
Муж как-то сказал: «Теперь тебе нужен кантеле». Мы нашли упавший дуб – по традиции дерево нельзя рубить, потому что кантеле тогда будет плакать, – и выдолбили тяжеленный четырехструнный инструмент. Съездила с ним на курсы, но на тот момент без толку. Потом появились и другие инструменты – полегче, из разных пород дерева. Постепенно, пытаясь понять этот инструмент, я просто стала писать поначалу простые детские упражнения и песни для кантеле. Так сама и научилась играть. Теперь у меня целая коллекция струнных инструментов – и покупных, и тех, что мы сделали сами.
Про песню за 24 часа
– Эта история случилась в Норвегии. На большой проект собиралась международная команда, и мне нужно было написать песню за 24 часа. Вокруг шум, гам, абсолютно разные языки – саамский, английский, норвежский, финский… А из инструментов в студии на стене – одна бас-гитара, клавиши приедут минимум через 13 часов… И вот я беру ее и начинаю сочинять. Положила неумело на колени, нашла ноту до одним пальцем, собралась и написала песню MoonStory, которую очень люблю, потому что считаю её своей маленькой победой.
Сейчас фольклором занимаюсь уже постоянно. У нас 24 музыкальных платформы по всему миру. Собираем материал по деревням, снимаем клипы, записываем песни. Про тяжёлый рок я не забываю. Из метала, мне кажется, не уходят. Только здесь можно сказать то, что ты хочешь. И только здесь тебя не поймут, если ты будешь выступать не в живую.
Из неосуществленного? Мечтаю написать музыку к мультфильму. Были предложения нарисовать мультипликационный клип к моим песням, но пока я не совпала стилистически ни с одним мультипликатором.
Про любовь к трем языкам
– Я люблю все языки. Особенно язык молчания. Но сейчас действительно занимаюсь в основном ижорским, вепсским и водским. Так получилось. Много на них пишу, много времени провожу в библиотеках и архивах. Но не забываю и о других языках, конечно. Недавно написала сингл, панк-песню «Out of step» о непонимании между людьми. Или, например, «Hymne des villes» – гимн для французского города Эрувиль, о невозможности любящих быть вместе. Но так как я плотно занимаюсь сейчас финно-угорской группой, то, конечно, получается, что и песни пишу чаще всего на этих языках.
Последняя песня на ижорском языке… Надеюсь, не последняя, ибо мой самый большой страх – не написать еще одну песню… Так вот, она называется «Mailleen» – словно какое-то красивое женское имя. Переводится как «Закат». В этой песне я хотела выразить свою боль от того, что многие языки испытывают своего рода закат. Мне очень хочется им помочь. Чем я могу? Только тем, что как лингвист и музыкант пытаюсь их сохранить и услышать.
Кстати, сейчас готовится очень интересный проект – альбом с песнями на стихи А.С. Пушкина, переведенные на разные финно-угорские языки. Часть этого материала уже издана в Сербии на виниловой пластинке, которая была записана как живой концерт в кирхе Святого Андрея Первозванного в деревне Большое Куземкино Кингисеппского района.
Про бренд и гномов
– Marja Üldine – это на самом деле не бренд, как вы его назвали, а имя и фамилия. Моего папу в деревне окликали: «Эй, генералко!». Он не понимал, почему. Мы тщательно изучили архивы и нашли, что наши предки носили фамилию Генераловы, по-вепсски Üldine. Единственное, что меня в этом плане волнует – это как меня объявят ведущие со сцены, поэтому всегда предварительно прошу прочитать фамилию и, если не получается – вычеркиваю, чтобы не было неуважения к моим предкам.
Все свои сценические костюмы я рисую сама, но сама не шью: ткань мне не подчиняется. Шью кожу, ее я могу понять – она от меня не убегает. Это прямо какая-то генетика – мамин дедушка занимался шкурами. Если у меня в комнате лежит шкура – я счастлива от одного ее запаха. Начала шить сумки, чтобы моя была не как у всех, теперь шью просто то, что хочется на данный момент. Причем обычно ночью. Поэтому в моей семье существует шутка – когда я утром дарю что-нибудь одному из членов семьи, нужно обязательно пошутить: «Кто сшил?» А я всегда отвечаю: «Гномы».
Про первый вепсский мюзикл
– В вепсской мифологии есть сюжет про уточку, которая выдернула у себя перышко и сотворила тем самым первую сушу, ведь до этого был только океан. Такая легенда есть и у других финно-угорских народов, например, у ижор – это сойка. Я посчитала нужным написать «первый вепсский мюзикл», как мы его в шутку называем, который назвала «Моя жизнь = моя беда». Вдохновилась любимой фразой моей бабушки, которая одинаково реагировала на все – будь то беда или счастье: «Ой, мите гореане!» (Ой, горе мое, горе!). У мюзикла три версии – на русском, вепсском и английском языках. Две песни из цикла о сотворении мира я уже исполняла на финно-угорских фестивалях. Как режиссер по второму образованию, очень надеюсь когда-нибудь поставить этот спектакль.
Как известно, 2022-ой год объявлен «Годом культурного наследия народов России», поэтому мы надеемся, что обязательно снова увидимся с Marja Üldine, когда в Кингисеппский район придут тепло и летние фестивали.
А. Ульянова